Неистовая принцесса - Страница 30

Он покинул ее и вернулся к Вильгельму, молчаливый и надломленный. Он никому не рассказал о случившемся, однако менестрели стали петь про их бой и смерть Перта. Аларик скрежетал зубами всякий раз, когда слышал эти песни. Однажды Вильгельм едва удержал Аларика, чтобы тот не задал выволочку несчастному менестрелю.

Как-то Вильгельм прислал Аларику сарацинскую девушку — рабыню, которая была взята в плен во время похода. Ночь с ней оказалась волшебной. Прикосновения девушки стали для него исцеляющими. Ее шепот был нежным и умиротворяющим. Аларик благодарил Вильгельма за щедрый дар, но девушку у себя не оставил. Он вернулся домой.

Морвенна задрожала, когда он вошел в комнату. Он протянул руки, и она бросилась к нему, тихонько плача. Аларик сказал ей о своем прощении.

Вскоре после примирения с Морвенной Аларик был снова призван Вильгельмом для участия в походе на запад. Кампания затянулась на несколько месяцев. Внезапно пришла весть из дому, что леди Морвенна захворала и лучшие лекари герцогства приглашены для ее лечения.

Аларик скакал, не жалея лошадей. Примчавшись домой, он увидел, что слуги собрались в зале, некоторые тихонько плакали. Аларик бросился мимо них вверх по лестнице.

Морвенна лежала на кровати. Золотистые волосы ее разметались по белым простыням, обрамляя мертвенно-бледное, измученное лицо. Аларик упал на колени и сжал руки жены. Возле кровати безмолвно стоял лекарь.

— В чем дело? Что ее мучит? — спросил Аларик.

Лекарь жестом показал, чтобы он отошел от изголовья. Аларик бросил яростный взгляд, но лекарь скорбно поднял руку, и Аларик проглотил готовые вырваться слова.

— Граф Аларик, я сделал все возможное.

— Что с ней? — перебил его Аларик. — Да творите, в конце концов! — крикнул он, видя, что тот колеблется.

Старик тяжело вздохнул и негромко произнес:

— Она была беременна, граф, и пыталась избавиться от ребенка.

— Боже милостивый! — в ужасе прошептал Аларик. Должно быть, этот человек лгал. Аларик схватил его за плечи, чтобы вытрясти из него правду. — Ты должен спасти ее! — потребовал он.

— Я… я не могу… Я в состоянии лишь облегчить ей смерть…

Аларик прошептал проклятие. Он снова опустился на колени перед Морвенной и стал гладить ей волосы и щеки. В конце концов она открыла глава. Некоторое время она смотрела на него, затем улыбнулась и накрыла его руку, лежавшую на ее щеке, своей.

— Прости меня, Аларик, — прошептала она. — Я не хотела рожать ублюдка.

— Нет, ребенок не был бы ублюдком: ты моя жена, Морвенна. — Ему хотелось зачеркнуть все былое и начать все сначала. Ему хотелось, чтобы она забыла свои глупые страхи. По его щекам катились слезы. — Я был бы рад ребенку независимо от того, кто его отец. О Боже, Морвенна! Ведь ты же знала, что я простил тебя!

— Но я себя так и не простила, — прошептала она, — хотя я и не хотела расставаться с тобой.

Это были ее последние слова. Она закрыла глаза и судорожно вздохнула. Это был последний ее вздох. В смерти она осталась такой же красивой, как и в жизни.

Тело Морвенны находилось в старой семейной часовне. Аларик был безотлучно при нем. Погруженный в тяжелые раздумья, он сидел там до того момента, пока не пришло время предать останки земле. Ее положили в семейном склепе рядом с отцом Аларика.

Через две недели после смерти Морвенны он вновь покинул дом. Вильгельм пытался утешить его.

— Ты еще так молод! Вы оба были очень молоды. Через какое-то время ты снова полюбишь и возьмешь новую жену.

— Нет, никогда! — дал себе зарок Аларик. — Любовь делает из мужчин дураков, а из женщин — сварливых баб. Нет, Вильгельм, только не женитьба, даже если я распложу ублюдков по всей земле. Я никогда больше не женюсь и не полюблю…

Вильгельм ничего не сказал на это. Он знал, что только время может исцелить душевные раны друга. А он постарается занять его делом — это лучшее, что можно сейчас сделать для Аларика.

В 1058 году Гарольд Годвин жил в родовой усадьбе в Бошеме. Фаллон нравился этот массивный дом из камня и дерева, где они отмечали все праздники — и языческие, и христианские. Лето было теплое и благоухающее. Было слышно, как мычали коровы на пастбище, и крепостные и вилланы Гарольда, похоже, чувствовали себя довольными. Фаллон плавала в ручье, ездила на лошади, играла со своими братьями и детьми вилланов. Кузен Кон выковал небольшой стальной меч как раз по ее руке, и она упражнялась во дворе с итальянским мастером, обучавшим братьев. Бошем представлял собой прелестную деревушку, типичную для той Англии, которую Фаллон знала и любила. Ее отец был не просто таном, он был известен своей справедливостью и любим за нее.

В Бошеме насчитывалось около двух сотен людей. Двадцать из них составляли рабы, которых отец взял в бою в плен или купил, чтобы они трудом искупили свои преступления. Сто человек были земледельцами или арендаторами, и около восьмидесяти — вилланами. Старейшины иногда ездили в ближайший город на окружные собрания, а парень из Бошема мог поухаживать за девушкой из соседней деревни, но, в общем, это был маленький закрытый мирок. Фаллон получала удовольствие от общения с жителями деревни; она играла с детьми, опекала их, и ей нравилось, что все, в том числе и парни, обожали ее.

Ее отец часто должен был уезжать на север, потому что скотты вели себя неспокойно и совершали набеги на Англию. Ее дядя Тостиг был теперь герцогом в Йоркшире, и это вынуждало отца оказывать ему и королю помощь. Несмотря на то, что Гарольд был правой рукой короля, Эдуард благоволил к Тостигу. Гарольд знал об этом и не роптал.