Однако когда он подходил к ней, она забывала об этом, и ее бросало в жар. Она боялась его, как боятся молнии, урагана, необузданной стихии.
Дождь продолжал стучать по крыше домика. Аларик открыл ставни, в него ударили новые струи. Он выругался, закрыл окно и повернулся к девушке.
Ему показалось, что пропитавшая его влага превратилась в пар от огня, который загорелся в его теле, и он поблагодарил Бога за то, что его рейтузы сделаны из прочной материи. Меховое покрывало спало с ее плеч, поскольку она протянула руки к огню. Легкая рубашка высохла и отошла от тела, и при свете огня Аларик увидел высокую полную грудь. Ему вспомнились гнев и страсть, которые пробудила в нем Фаллон. Вчера эти дивные полушария напряглись под его ладонями, и ему страшно хотелось испытать это ощущение вновь. Ему не доводилось еще встречать женщину, которую создатель наградил бы столь совершенными формами.
Он раньше не подозревал, что одно лишь прикосновение к девушке способно его зажечь, но это случилось. Вчера, держа ее в объятиях, он едва не потерял голову. Аларик коротко и грустно улыбнулся про себя. Он знал эту девушку. Знал, что она горда и неистова. Она представляла из себя изумительной красоты стихийное бедствие. Он не боялся за свое сердце, поскольку оно было раз и навсегда разбито. Он опасался, что ему откажет здравый смысл, не выдержав жара во всем теле, ломоты в затылке, мучительного напряжения мышц. Мужчина вполне может умереть за то, чтобы обладать ею.
Внезапно разозлившись, он снова распахнул ставни, и холодный дождь ворвался в помещение. Аларик захлопнул ставни и выругался. Если бы он не трогал ее вчера вечером!
Фаллон взглянула на него, когда громыхнули ставни, и быстро набросила на плечи покрывало.
— Что это за место? — спросила она.
— Охотничий домик, — раздраженно ответил Аларик. — Мы не сидели бы в плену у дождя, если бы вы не сбежали, словно капризное дитя.
При этих словах она вскочила на ноги. «Прекрасно, — подумал он. — Бой так бой!»
— Ничего подобного я не делала!
— Вы всегда были испорченным ребенком, Фаллон! — Он улыбнулся с холодной вежливостью и повторил: — Всегда!
— А вы всегда были варваром и ублюдком!
— А вы, миледи, упражняетесь в совращении безбородых юнцов. Вы и ненависть ко мне испытываете потому, что меня не обманывает ваша фальшивая улыбка или лживые слова.
— Лживые слова! — Она повернулась к нему, сжав кулаки. — Не вам, не сказавшему ни слова правды, говорить о лжи! — Слезы покатились из ее глаз, и Аларик внезапно пожалел, что затеял эту перепалку. — Воин и дипломат — то есть убийца и лжец! Как вы можете, Аларик! — Ее голос дрожал. — Как вы можете!
Она перешла на шепот, и Аларик понял, что сила Фаллон не в гордости, а в ранимости и девичьей страстности.
— Лживые слова! — задыхаясь, повторила она. — Твой достойный герцог Вильгельм буквально силой вырвал обещание у моего отца…
— А тебе никогда не приходило в голову, что твоему отцу проще служить Вильгельму, чем расхлебывать то, что натворил Эдуард? Гарольд и Вильгельм одного возраста. Оба отличные воины. Вильгельм безрассудный и неистовый, твой отец мудрый. Если у герцога будет такой советник, стране обеспечено процветание… А что касается Эдуарда, то он обещал Вильгельму корону много лет назад.
— Эдуард может пообещать корону и своей любимой собаке, если ему что-то ударит в голову! — парировала Фаллон.
Они стояли друг перед другом, и Аларик почувствовал, что весь полыхает. Он не знал, нравилась она ему или же он ее презирал, была ли она распутницей или невинной девушкой. Он знал лишь, что страстно желает ее. Яростный порыв ветра за окном прозвучал для него как предупреждение.
— Вильгельм надо всеми смеется, — горестно продолжала Фаллон, опуская глаза. — Как иначе расценить его слова о помолвке между моим отцом и его дочерью.
Аларик полез в свою переметную суму и достал бурдюк с вином.
— Ах, вот в чем проблема, — наконец отозвался он. — Намек на женитьбу Гарольда напоминает тебе о твоем собственном происхождении. Но по вашим же законам в действиях твоего отца нет ничего предосудительного. Уязвлена лишь твоя гордость.
Словно вихрь Фаллон пересекла комнату, и ее ногти впились в обнаженную грудь Аларика раньше, чем он успел распознать ее намерения.
— Фаллон!
Он уронил бурдюк с вином, пытаясь утихомирить ее. Фаллон обладала силой десяти обыкновенных женщин, а сейчас, в ярости, была свирепа, словно рысь. Ругаясь, он оторвал ее руки от своей груди, схватил за плечи, бросил на кровать и придавил коленом. Она лежала под ним, тяжело дыша, ее глаза метали молнии.
— Берегись, Фаллон! — предупредил он. — Тебе меня не одолеть!
Она попыталась подняться, и ее рубашка сползла с плеч, обнажив грудь.
— Хвастливый болван! — начала Фаллон, но внезапно поняла, что в ее положении лучше молчать. Колено Аларика находилось на ее обнаженном бедре. Он лежал на ней, и лицо его было так близко от ее лица, что она ощущала его дыхание, а их тела горели. От борьбы или?..
Он тоже молчал. Если что-то поняла она, то он понял и прочувствовал это еще острее. Он в упор смотрел на нее, и в глазах его бушевала буря. Он был весь напряжен, словно стальное лезвие.
Аларик отпустил запястья Фаллон, и она продолжала лежать под ним, глядя ему в глаза. Сладостная теплота обволокла ее, и она не имела сил шевельнуться. Фаллон не отвела лица и тогда, когда он снова поцеловал ее, поцеловал жадно, дерзко, почти грубо. Она попробовала покачать головой, но его ладони не позволили ей этого сделать. Фаллон почувствовала, как его колено раздвигает ей ноги. Ее бросило в жар. Ловя ртом воздух, она еще больше открыла губы. Она почувствовала, как рука Аларика легла ей на грудь и стала ласкать ее бархатную поверхность и горошины сосков. Сладостные ощущения всецело завладели Фаллон, убаюкали и ошеломили ее. Она лежала потрясенная, прислушиваясь к медовым токам в теле. Фаллон не пошевелилась и тогда, когда его рот от ее губ переместился к шее и ниже, захватил маковку правой груди, и движения его языка исторгли из нее крик.